|
7 июля 41.
Начались серьезные разговоры: все говорили об обязательной эвакуации гражданского населения Москвы, о газах и других темах, не менее щекотливых. Словом, война!
16 июля 41.
Процесс распада всех без исключения моральных ценностей начался у меня по-настоящему еще в детстве, когда я увидел семью в разладе и ругани, без объединения. Семьи не было, был ничем не связанный коллектив. Распад семьи начался с разногласий между матерью и сестрой, - сестра переехала жить одна, а потом распад семьи усилился отъездом сестры в СССР. Распад семьи был не только в антагонизме - очень остром - матери и сестры, но и в антагонизме матери и отца. Распад был еще в том, что отец и мать оказывали на меня совершенно различные влияния, и вместо того, чтобы им подчиниться, я шел своей дорогой, пробиваясь сквозь педагогические разноголосицы и идеологический сумбур.
Я сильно надеялся наконец отыскать в СССР среду устойчивую, незыбкие идеалы, крепких друзей, жизнь интенсивную и насыщенную содержанием. Я знал, что отец - в чести. И я поехал.
Тот же распад, только усугубленный необычной обстановкой.
2 августа 41.
Сегодня выяснилось, что мы уезжаем послезавтра в Татарскую АССР на пароходе с речного вокзала.
Прощай, Москва!
8 августа 41.
Нахожусь на борту «Александра Пирогова».
Мы плывем в 4-м классе - худшем. Мы спим сидя, темно, вонь, но не стоит заботиться о комфорте - комфорт не русский продукт. В смысле жратвы - хлеб с сыром, пьем чай. Мне на вопрос жратвы наплевать. Но чем будет заниматься мать, что она будет делать и как зарабатывать на свою жизнь?
16 августа 41.
Сегодня утром мать хотела высадиться в Казани на свой страх и риск. Но я разгромил этот план как слишком рискованный - вдруг ничего не получится? Говорят, завтра вечером мы будем в Елабуге... Что нас там ждет?
22 августа 41.
Положение наше продолжает оставаться совершенно беспросветным.
В городе неимоверное число б...
Нет, в Елабуге жить - очень мрачно. Здесь - пропадать.
Цветаева. 26 августа 41.
В Совет Литфонда.
Прошу принять меня на работу в качестве судомойки в открывающуюся столовую Литфонда.
М. Цветаева.
Мур. 31 августа -
5 сентября 1941 года.
За эти 5 дней произошли события, потрясшие и перевернувшие всю мою жизнь. 31 августа мать покончила с собой - повесилась. Узнал я это, приходя с работы на аэродроме, куда меня мобилизовали. Мать последние дни часто говорила о самоубийстве, прося ее «освободить». И кончила с собой. Оставила 3 письма: мне, Асееву и эвакуированным. Содержание письма ко мне: «Мурлыга! Прости меня, но дальше было бы хуже. Я тяжело-больна, это - уже не я. Люблю тебя безумно. Пойми, что я больше не могла жить. Передай папе и Але - если увидишь - что любила их до последней минуты и объясни, что попала в тупик...»
Вечером пришел милиционер и доктор, забрали эти письма и отвезли тело.
Милиция не хотела мне отдавать письма... «Причина самоубийства должна оставаться у нас». Но я все-таки настоял на своем. В тот же день был в больнице, взял свидетельство о смерти, разрешение на похороны (в загсе). М. И. была в полном здоровии к моменту самоубийства. Через день мать похоронили. Долго ждали лошадей, гроб. Похоронена на средства горсовета на кладбище...
Жизнь 16-летнего Мура переломилась напополам.
Его эвакуировали в Узбекистан, Ташкент, где так же, как в Татарии, была группа писателей.
Мур. Из писем родне. 21 июня 42.
Дорогая Лиля!..
Я все постигаю на собственном опыте, на собственной шкуре, - все истины.
До Ташкента я фактически не жил - в смысле опыта жизни, - а лишь переживал: ощущения приятные и неприятные, восприятия красоты и уродства...
В Ташкенте я научился двум вещам - и навсегда: трезвости и честности. Когда мне было очень тяжело здесь, я начал пить. Перехватил через край, почувствовал презрение и отвращение к тому, что мог бы дойти до преувеличения - и раз-навсегда отучился пить (писатели все пьют, но я теперь неуязвим)...
То же и в отношении честности. Чтобы понять, что «не бери чужого» - не пустая глупость, не формула без смысла - мне пришлось эту теорему доказать от противного... Конечно, делал я все это отнюдь не «специально», но в ходе вещей выяснилась вся внутренняя подноготная.
Обнимаю. Ваш Мур.
7 августа 42.
Дорогая Лиля!..
Живу в доме писателей; шапочно знаком со всеми; хотя ко мне относятся хорошо (одинок, умерла мать и т. д.), но всех смущает моя независимость, вежливость. Понимаете, все знают, как мне тяжело и трудно, видят, как я хожу в развалившихся ботинках, но при этом вид у меня такой, как будто я только что оделся во все новое...
Исключительно тяжело одному - а ведь я совсем один. Все-таки я слишком рано был брошен в море одиночества...
Так хочется кого-нибудь полюбить, что-то делать ради кого-то, кого-то уважать, даже кем-нибудь просто заинтересоваться - а некем.
17 августа 42.
Дорогая Аля!..
Мамины рукописи - в Москве, бусы, браслеты и пр. - там же. Все рукописи собраны в один сундук, который находится у неких Садовских... они живут в б. Новодевичьем монастыре, в бывшем склепе; там рукописи и книги будут в сохранности. Браслеты и пр. - у Лили...
Я никогда еще не был так одинок. Отсутствие М.И. ощущается крайне...
7 сентября 42.
Дорогая Аля!..
Мы бесспорно встретимся - для меня это ясно так же, как и для тебя. Насчет книги о маме я уже думал давно, и мы напишем ее вдвоем - написала же Эва Кюри про свою знаменитую мать.
Несколько слов об Ахматовой. Она живет припеваючи, ее все холят, она окружена почитателями, официально опекается и пользуется всякими льготами. Подчас мне завидно - за маму. Она бы тоже могла быть в таком «ореоле людей», жить в пуховиках и болтать о пустяках. Я говорю - могла бы. Но она этого не сделала, ибо никогда не была «богиней», сфинксом, каким является Ахматова. Она не была способна вот так, просто, сидеть и слушать источаемый ртами мед и пить улыбки. Она была прежде всего человек - и человек страстный, неспособный на бездействие, бесстрастность, неспособный отмалчиваться, отсиживаться, отлеживаться, как это делает Ахматова... Последние ее стихотворения говорят - о смешное выражение, применяемо к ней! - о творческом росте. А последние военные стихи Ахматовой - просто слабы... Ахматова остановилась раз и навсегда на одной эпохе; она умерла - и умерла более глубоко, чем мама. И обожают-то ее именно как реликвию, как курьез.
Одиночество грызет и гложет меня.
В марте 1944 года Мур, студент ИФЛИ, был призван в действующую армию.
Из писем родне. 12 июня 44.
Дорогие Лиля и Зина!
Пишу, сидя в штабе...
На столе - истрепанная книга Стивенсона «Остров сокровищ», которой увлекаются телефонистки и ординарцы.
Кстати, я пометил одну национальную особенность нашего веселья: оно не веселое в подлинном смысле этого слова. Элемент тоски и грусти присущ нашим песням, что не мешает общей бодрости нашего народа, а как-то своеобразно дополняет ее.
29 июня 44.
...Бой был пока один (позавчера)... кстати, мертвых я видел в первый раз в жизни: до сих пор я отказывался смотреть на покойников, включая и М. И. А теперь столкнулся со смертью вплотную. Она страшна и безобразна; опасность - повсюду, но каждый надеется, что его не убьет...
Идем на запад, и предстоят тяжелые бои, т.к. немцы очень зловредны, хитры и упорны. Но я полагаю, что смерть меня минует...
7 июля 1944 года Георгий Эфрон «убыл по ранению», как записано в книге учета личного состава. Больше сведений о нем нет.
Ему было 19 лет.
Цветаева. Франция. 26 июля 1931.
Муру шесть.
Я: - Ты хотел бы жениться на такой, как я?
Без всякого восторга, констатируя: - Таких - нет.
|
